Федерико Гарсиа Лорка (1898-1936) - испанский поэт и драматург. Его первый стихотворный сборник "Книга стихов" (1921) во многом имеет оттенок ученичества, потому что в этот момент Лорка находится под влиянием импрессионистической поэзии Хуана Рамона Хименеса. В течение 1921-1922 годов поэт создает цикл стихотворений "Поэмы о канте хондо", которые были опубликованы в 1931 году. Лорка возражает против непосредственного подражания народному творчеству, поэтому в основе поэм лежит поэтически переработанный фольклорный материал. Он считает, что поэт, опираясь на фольклорную традицию, должен сохранять не внешнюю форму, а духовную истину.
В 1928 году Лорка издает сборник "Цыганские романсеро", в котором он, по собственному признанию, "хотел слить цыганскую мифологию со всей сегодняшней обыденностью". Цыганская экзотика настолько преображает реальность, что достаточно часто она заслоняет трагический модус книги: смерть и уничтожающий мрак покрыты таинственным флером. Через год Лорка неожиданно уезжает в Нью-Йорк, который поразил его бездушием, безразличием, потерей индивидуальности, потому что в современном городе есть толпа, но нет человека. На рубеже 20-30-х годов Лорка создает своеобразный триптих, состоящий из книги стихов "Поэт в Нью-Йорке" (1931), пьес Публика" (1931, 1936) и "Когда пройдет пять лет" (1931). Эти произведения по содержательному и формальному наполнению более всего близки авангардистскому мировидению.
Одной из значительных авторских удач являются андалузские трагедии, в которых конфликт возникает из-за столкновения обыденности и стремления человека к свободе. В пьесе "Дом Бернарды Альбы" (1936) семейный уют иллюзорен. Лицемерие, показная добродетель, слежка, фанатичное следование порядкам, установленным католической церковью, превращают дом Бернарды в застенок, из которого два выхода - смерть и безумие. Лорка акцентирует следующую деталь: тюрьмой является не только этот дом, но и вся Испания, в которой жизнь человека трагична и обременена множеством запретов, отживших предрассудков.
18 августа 1936 года Лорка был арестован фашистами и на следующий день расстрелян. В течение сорока лет, вплоть до смерти генерала Франко, его книги были запрещены в Испании.
ГИТАРА

Начинается
плач гитары.
Разбивается
чаша утра.
Начинается
плач гитары.
О, не жди от нее молчанья,
не проси у нее молчанья!
Неустанно
гитара плачет,
как вода по каналам - плачет,
как ветра над снегами - плачет,
не моли ее о молчанье!
Так плачет закат о рассвете,
так плачет стрела без цели,
так песок раскаленный плачет
о прохладной красе камелий.
Так прощается с жизнью птица
под угрозой змеиного жала.
О гитара,
бедная жертва
пяти проворных кинжалов!
(Канте хондо)

ВСТРЕЧА
Теперь ни к чему ни тебе, ни мне
встречаться
наедине.
Ты сама… понимаешь вполне.
Я так любил ее, господи боже!
Ступай же тихонько по этой дорожке.
Как на распятьях,
следы от гвоздей
у меня на запястьях.
Ты видишь кровавую тень
впереди?
Никогда не оглядывайся, иди,
и молись в глубине
Каэтану святому,
и скажи ему в тишине,
что теперь ни к чему ни тебе, ни мне
встречаться
наедине.
(Канте хондо)

ТАНЕЦ

Танцует в Севилье Кармен
у стен, голубых от мела.
И жарки зрачки у Кармен,
а волосы Кармен белы.

Невесты, закройте ставни!

Змея в волосах желтеет,
и словно из дали дальней,
танцуя, встает былое
и бредит любовью давней.

Невесты, закройте ставни!

Пустынны дворы Севильи,
и в их глубине вечерней
сердцам андалусским снятся
следы позабытых терний.

Невесты, закройте ставни!
(Канте хондо)
 
БАЛЛАДА МОРСКОЙ ВОДЫ

Море смеется
у края лагуны.
Пенные зубы,
лазурные губы…

- Девушка с бронзовой грудью,
что ты глядишь с тоскою?

- Торгую водой, сеньор мой,
водой морскою.

- Юноша с темной кровью,
что в ней шумит, не смолкая?

- Это вода, сеньор мой,
вода морская.

- Мать, отчего твои слезы
льются соленой рекою?

- Плачу водой, сеньор мой,
водой морскою.

- Сердце, скажи мне, сердце, -
откуда горечь такая?

- Слишком горька, сеньор мой,
вода морская…

Море смеется
у края лагуны.
Пенные зубы,
лазурные губы.
(Стихи разных лет)

РОМАНС ОБ ИСПАНСКОЙ ЖАНДАРМЕРИИ

Их кони черным-черны,
и черен их шаг печатный.
На крыльях плащей чернильных
блестят восковые пятна.
Надежен свинцовый череп -
заплакать жандарм не может;
идут, затянув ремнями
сердца из лаковой кожи.
Полуночны и горбаты,
несут они за плечами
песчаные смерчи страха,
клейкую тьму молчанья.
От них никуда не деться -
мчат, затая в глубинах
тусклые зодиаки
призрачных карабинов.

О звонкий цыганский город!
Ты флагами весь увешан.
Желтеют луна и тыква,
играет настой черешен.
И кто увидал однажды -
забудет тебя едва ли,
город имбирных башен,
мускуса и печали!

Ночи, колдующей ночи
синие сумерки пали.
В маленьких кузнях цыгане
солнца и стрелы ковали.
Плакал у каждой двери
израненный конь буланый.
В Хересе-де-ла-Фронтера
петух запевал стеклянный.

А ветер, горячий и голый,
крался, таясь у обочин,
в сумрак, серебряный сумрак
ночи, колдующей ночи.

Иосиф и божья матерь
к цыганам спешат в печали -
они свои кастаньеты
на полпути потеряли.
Мария в бусах миндальных,
как дочь алькальда, нарядна;
плывет воскресное платье,
блестя фольгой шоколадной.
Иосиф машет рукою,
откинув плащ златотканый,
а следом - Педро Домек
и три восточных султана.

На кровле грезящий месяц
дремотным аистом замер.
Взлетели огни и флаги
над сонными флюгерами.
В глубинах зеркал старинных
рыдают плясуньи-тени.
В Хересе-де-ла-Фронтера -
полуночь, роса и пенье.

О звонкий цыганский город!
Ты флагами весь украшен…
Гаси зеленые окна -
все ближе черные стражи!
Забыть ли тебя, мой город!
В тоске о морской прохладе
ты спишь, разметав по камню
не знавшие гребня пряди…

Они въезжают попарно -
а город поет и пляшет.
Бессмертников мертвый шорох
врывается в патронташи.
Они въезжают попарно,
спеша, как черные вести.
И связками шпор звенящих
мерещатся им созвездья.

А город, чужой тревогам,
тасует двери предместий…
Верхами сорок жандармов
въезжают в говор и песни.
Часы застыли на башне
под зорким оком жандармским.
Столетний коньяк в бутылках
прикинулся льдом январским.
Застигнутый криком флюгер
забился, слетая с петель.
Зарубленный свистом сабель,
упал под копыта ветер.

Снуют старухи цыганки
в ущельях мрака и света,
мелькают сонные пряди,
мерцают медью монеты.
А крылья плащей зловещих
вдогонку летят тенями,
и ножницы черных вихрей
смыкаются за конями…
У белых врат вифлеемских
смешались люди и кони.
Над мертвой простер Иосиф
израненные ладони.
А ночь полна карабинов,
и воздух рвется струною.
Детей пречистая дева
врачует звездной слюною.
И снова скачут жандармы,
кострами ночь засевая,
и бьется в пламени сказка,
прекрасная и нагая.
У юной Росы Камборьо
клинком отрублены груди,
они на отчем пороге
стоят на бронзовом блюде.
Жандармы плясуний ловят,
их за волосы хватая, -
и розы пороховые
на улицах расцветают…
Когда же пластами пашни
легла черепица кровель,
заря, склонясь, осенила
холодный каменный профиль…

О мой цыганский город!
Прочь жандармерия скачет
черным туннелем молчанья,
а ты - пожаром охвачен.
Забыть ли тебя, мой город!
В глазах у меня отныне
пусть ищут твой дальний отблеск
Игру луны и пустыни.
(Цыганское романсеро)

Еще поэзию Ф.Г.Лорки можно найти здесь:
http://www.lib.ru/POEZIQ/LORKA/